Священники Гродненской епархии: иерей Сергий Семашко

Каждый человек приходит к Богу своим путем. У Него с каждым  — своя история. Иногда к Богу можно в буквальном смысле приползти — как случилось с отцом Сергием, когда он был маленьким. Ослабленный болезнями и операциями, он упал, споткнувшись о камень, и полз, чтобы подняться, а его пожалел сельский священник, поднял, обогрел и привел к Богу.

Французский писатель Жорж Бернанос написал однажды: «Я всегда оставался тем двенадцатилетним мальчиком, которым был когда-то». Наверное, такой ребенок живет в каждом из нас.

Послушаем историю отца Сергия, который, рассказывая ее, то отпускает ироничные замечания с позиции зрелого человека, то оглядывается на прошлое глазами того самого маленького мальчика, к которому пришел Бог.

Детство

Я родился 7 января 1979 года в селе Мурованка Щучинского района.  Мурованка в свое время была центром заводской жизни, именно здесь располагался Желудокский ремонтный завод, где моя мама, Капиталина Ивановна,  долгое время работала главным экономистом. Соседний поселок  Скрибовцы был  административным центром — с железнодорожным вокзалом, конторой совхоза, школой и, позже,   детским садом. Но вот то, что могло и должно было стать в то время центром духовной жизни, — один из древнейших в Беларуси храмов Рождества Пресвятой Бородины, — находилось  в весьма плачевном состоянии и запустении.

Мой папа Феодор Федорович Семашко хотел пойти по стопам своего дядюшки, диакона Фотия Котило, который закончил Минскую духовную  семинарию. Он даже успел поступить в Жировичскую духовную школу  и  проучиться там буквально две недели. При Хрущёве, в 1963 году, семинарию закрыли, а отца призвали в армию. Папа три года служил на границе с Ираном, а когда вернулся, семинарии как таковой уже не было. Отец прошел путь от школьного счетовода до председателя сельпо, но, в конце концов, ушел работать на железную дорогу. В 1986 году, после нескольких конфликтных ситуаций  в торговой сфере, папа демонстративно отдал на собрании райкома в Щучине свой партбилет.

Отец был верующим человеком, такой же была и бабушка Клавдия, проживавшая на хуторе возле деревни Семашки.  Она-то и принесла меня к первому причастию в Николаевскую церковь деревни Лебеда. Я хорошо запомнил тот день: яркое, сияющее огнями паникадило, множество людей, свечи, Причастие, к которому я почему-то не хотел, чтобы меня подносили. А после него батюшка стукнул меня по голове крестом, на что я очень сильно обиделся (смеется). Видимо, он меня благословлял, но я воспринял это иначе. Мне было лет 5-6.

Маленький Сережа в садике, 1983 год

Второй эпизод посещения храма запомнился еще более ярко. Это было, если не ошибаюсь, летом 1986 года. От завода, за счет профсоюзов, организовывалась поездка в Киев. Меня и еще нескольких детей работников включили в состав группы. Посещение нескольких храмов Успенской Киево-Печерской лавры и самих пещер, где находятся раки со святыми мощами угодников Божиих, оставило незабываемые воспоминания. Кто бы мог подумать, что спустя много лет именно  в этом великом месте пройдут четыре года  моей учебы в Киевской духовной академии?

По сути, в моей жизни никогда не было того, что называют словом «воцерковление». Никто не рассказывал мне о вере, но я видел ее — в отношениях, в иконах, в молитве, в образе жизни бабушки Нины и бабушки Клавдии. И, что самое важное, Господь постоянно посылал по жизни именно тех людей, от которых безмерно многому можно было учиться.

Но по-настоящему  почувствовать Бога удалось лишь когда, как говорил митрополит Антоний Сурожский, Бог прокричал через рупор скорбей.  У меня с детства был поставлен диагноз — врожденный порок сердца. К тому времени, когда  я пошел в первый класс, в 1986 году, открылось еще одно довольно сложное заболевание — тромбоцитопеническая пурпура на фоне сужения аорты. Давление 200 на 160, кровь хлещет через нос и не сворачивается. В Желудке, Щучине и Гродно врачи были бессильны. Более-менее удалось стабилизировать состояние в 1-й городской клинической больнице города Минска, где заведующей отделением гематологии на тот момент была Ольга Витальевна Олейникова, — удивительный Врач и редчайших качеств души человек. До сих пор считаю ее своей второй мамой. Но лечения в Минске всё равно оказалось недостаточно. Мама ездила на консультации к профессорам в Москву. Один из них полистал  историю болезни и сказал: «Женщиночка, забери и грошы твои, и карточку, такие дети долго не живут». Божией милостью мне помогли в Вильнюсе: провели две сложнейшие операции абсолютно бесплатно.

Но, как говорят в народе, беда одна не ходит. У меня обнаружилось еще одно заболевание: совсем ослаб опорно-двигательный аппарат. Без опоры я не мог встать. В школу меня стал отвозить и забирать  брат.

Однажды я шел из школы один, так как брат не успел меня забрать. На улице была весна и ужасная слякоть. Я зацепился и упал. Пришлось ползти по мокрому снегу к дереву, чтобы опереться на него и встать. Рядом прошла, посмеиваясь, одноклассница. Но тут мимо проезжал на запорожце священник, отец Анатолий Неробов, только что назначенный в Мурованку. Он остановился, подбежал, поднял меня, посадил в машину и привез домой к родителям. Узнал ситуацию и сказал: «Нет, так не пойдет. Чтобы в воскресенье был в храме».

Отец Анатолий стал часто проводить надо мной соборования. Практически с этого же времени мне было поручено  пономарить на всех службах. Не знаю, с чем это связать, но болезнь ушла. Буквально через год я стал очень уверенно ходить, смог впоследствии активно заниматься спортом и даже, что удивительно, достигать определенных результатов на тренировках.

Кстати, один очень важный момент. Первая служба у нас в Мурованке прошла 19 января 1990 года, освящали воду. Именно в этот день, более чем за месяц до той самой знаковой встречи с батюшкой, меня, одиннадцатилетнего ребенка, родители впервые привели в храм Рождества Пресвятой Богородицы. Церковь была в ужасном состоянии: выбитые окна, завешенные клеенками, в которые всё равно залетал снег с дождем, груды битого бетона под ногами. Вместо иконостаса — шнурок, на шнурке — дерюги, на которые прикрепили бумажные иконы из патриархийных календарей. Я эту службу запомнил на всю жизнь.

Я всегда буду помнить отца Анатолия Неробова. Это был совершенно неунывающий пастырь! Я тогда не понимал, а сейчас вижу, что обстоятельства, в которых он служил,  были необыкновенно  удручающими: храм полуразрушен, денег нет, прихожане только-только начинают собираться в единое целое, хор привозят из соседней деревни на лошади. Но батюшка Анатолий никогда не унывал. Постоянно, по всей стране и за ее пределами, находил спонсорскую поддержку. Очень серьезный вклад в восстановление храма в тот момент совершил и Высокопреосвященнейший владыка  Филарет, носивший в те годы титул Митрополита Минского и Гродненского. Очень хорошо запомнился его приезд в Мурованский храм. Удивительное было время!

Для служб, по благословению отца Анатолия, я дома, в печке, готовил уголь, складывал его в пакетик и бежал в храм. Ведь в то время привычного нам кадильного угля и в помине не было. А еще моей обязанностью было постоянно во время службы  держать горящее кадило, потому что обыкновенный уголь то и дело тух. Чтобы этого не произошло, по моим чертежам у мамы на заводе сделали подставку, и кадило на ней висело в пономарке как вечный огонь. Немного позже список обязанностей пополнился: приходилось дежурить в храме, встречая экскурсии, звонить в колокола. Прибывший на смену отцу Анатолию в Мурованский храм иерей  Виктор Свентицкий благословил проводить занятия для учеников воскресной школы, видя, что я много читаю. Закон Божий Слободского, например, я знал практически наизусть.

Но самое любопытное в плане духовной жизни происходило в родной скрибовской школе. Директор Иван Павлович Хильманович считал своим долгом едва ли не каждый урок истории начинать с чистки меня за то, что я хожу в храм. Казалось бы, годы воинствующего богоборчества уже закончились, к чему всё сие? Ответ на этот вопрос пришел спустя много лет. Уже будучи настоятелем прихода в местечке Рожанка, я  встретил  Ивана Павловича на железнодорожной остановке. Мы узнали друг друга. И тут… этот статный, солидный и красивый интеллигентный дедушка  воскликнул то, от чего навернулись слезы и немного потерялся дар речи: «Слушай, как я рад! Я рад, что ты не сломался, а пошел своей дорогой». До самой светлой и мирной кончины раба Божьего Ивана Павловича мы оставались с ним хорошими друзьями, подолгу беседовали о прошлом, о детях, о школе. Именно из этих бесед я понял сокровенный план директора заставить ученика 10 класса Сережу Семашко задуматься над своей жизнью и верой, определить меру и глубину того, что сегодня тебе кажется правильным. Это был очень сложный, но и очень важный урок, вышедший далеко за рамки школьной программы. 

Школьные предметы давались мне несложно — в аттестате практически одни пятерки. Но мне всегда нравилось то, что было за рамками программы: радиотехника, радиоэлектроника, музыка, фотоаппарат, столярка. Я скупал все книги, какие только мог достать: от пособий по радиоэлектронике и микросхемам до полного собрания стихов Высоцкого и «Алых парусов» Александра Грина. Читал взахлеб.

А еще я был меломаном. Не раз за это ругал отец Виктор Свентицкий. Заходит он однажды в комнату, а я возле магнитофона в наушниках сижу.

 — Ты что делаешь? — спрашивает отец Виктор.

 — Музыку слушаю.

 — Какую?

 — Разную, я меломан.

 — Кто ты?! На тебе, это слушай! — и протянул кассету с записью песен в исполнении  иеромонаха Романа. Вот это был номер!

После этого я окунулся в другой океан музыки. Конечно, после Металлики, Дип Пёпл, Роллинг Стоунс, Наутилус Помпилиус и прочего игра иеромонаха Романа на гитаре не сильно меня впечатлила. Но вот глубина стихов просто поражала! Я выучил наизусть всю кассету.

Выпускной в школе, 1996 год

Семинария

Вопрос «Куда поступать?» меня никогда не мучил. Еще в школе я решил, что пойду в семинарию. Поступил легко. По результатам музыкального прослушивания меня определили в смешанный хор, где регентом был диакон Андрей Скробот. Позже я попал в состав второго семинарского хора под руководством иеромонаха Игнатия (Луковича), ныне епископа Полоцкого. Мы его очень любили. Всегда пели раннюю Литургию в одном из монастырских храмов, а на поздней могли уже спокойно поставить чайник, заварить чаю, наесться тушенки с хлебом и луком и завалиться спать. Все идут на позднюю, а ты свободен, и тебя никто не ищет, — красота! (улыбается).

Состав сводного хора. Успенский собор Жировичского монастыря.  Пасха, 1998 год

Семинария была безбашенным, в хорошем смысле, временем. Впервые за историю нас, семинаристов, набрали  два первых курса по 45 человек, всего — 90! Высшая духовная школа только-только начинала жить полноценной жизнью, и работы было очень много: и в мастерских, и в кухне, и по хозяйственной части.  Мы разгружали торфбрикеты для учащихся регентской школы, помогали монастырю убирать картошку, выгребали морковку с поля в промозглую осеннюю погоду, поднимались ночью чистить рыбу, когда ее привозили для трапезной в обитель… Тяжело? Да! Но это было удивительное время. На работе мы столько узнавали друг о друге! Мне нравилась наша сплоченность.

Жировичи, 1 курс

Хотя в первые дни, признаться, я хотел оттуда сбежать. Не совпали ожидание и реальность,  ведь я, воспитанный деревенский  юноша, ехал в великую духовную школу! А в этой великой духовной школе, как оказалось, нужно пахать на кухне, на «пятерках» и «десятках», мешками чистить картошку, капусту и лук. Ведь было 260 ртов, и это только семинаристы. При этом лекции, зачеты и подготовку к сдаче экзаменов никто не отменял. Семинарский уклад жизни тех лет научил четко понимать, чем процесс просто получения образования отличается от воспитания. Семинарская жизнь воспитывала. Тогда это казалось трудным, местами — даже не нужным. От подобного уклада бытия «ломались» даже те, кто прошел армию и, казалось бы, ко многому приучен. Но… жизнь быстро показывает, кто есть кто. 

1 «Б» курс МинДС. 1997 год

Мы не отлынивали от работы. Даже те, кто сегодня стали уважаемыми отцами,  епископами — все мы сидели возле одного чана с картошкой, травили анекдоты, рассказывали друг другу о жизни, делились наболевшим. Всё это невозможно забыть!   

Супруга

С матушкой Наталией мы познакомились, когда оба были на первом курсе: я — в семинарии, она — в регентской школе.  Я долго боялся  подходить  и начинать отношения.  В огромном количестве имели место «случайности» и «совпадения»: «случайно» встретились взглядом в столовой, «случайно» Наташу назначили, как и прочих воспитанниц регентской школы, по графику убирать именно наш класс; «совпало» то, что мы оказались в одном составе смешанного хора… Но к решительному поступку подтолкнул меня отец Геннадий Логин, тогда бывший студентом четвертого курса. Морозным вечером мы выходили из Успенского собора после окончания вечерних молитв, а Наташа прибежала из девичьего общежития, располагавшегося под звонницей, набрать воды в колодце на территории монастыря. Именно в этот момент Геннадий, заметив мой взгляд, решительно произнес: «Чаго стаіш? Бачыш, дзеўчыне цяжка несці, ідзі дапамажы». Я пошел. А Гена с ребятами шли за нами всю дорогу и пели: «Матушка возьмет ведро, молча принесет воды» (поет).

Если быть честным до конца, нужно с благодарностью вспомнить духовника семинарии архимандрита Феодосия (Повного). Если бы не мудрые советы, любовь и молитва этого доброго Пастыря, то сомневаюсь, что у нас с матушкой хватило бы сил пройти все те испытания, которые ждали впереди.  Несомненно, был особый промысл Божий в том, что отец Феодосий встретился на нашем жизненном пути.

Наталия, будущая супруга. Жировичи, 1997 год

С момента встречи с будущей матушкой жизнь в семинарии наполнилась особым состоянием. Каждый свободный миг посвящался путешествиям  по окрестностям. Любимыми местами для прогулок были тропинки, ведущие к старому источнику. Но было и еще одно место, особенное: кладбище у Георгиевской церкви, что на пригорке, при въезде в Жировичи. И студенты, и регентши бегали туда молиться на могилку отца Иеронима. Вначале я этому особого значения не придавал. Но был период, когда мы с матушкой поссорились. Сразу же пришла мысль: всё, мне рано жениться, надо рвать отношения, никуда это не годится. А на душе неспокойно, кошки скребут. В один из дней, в тяжких раздумьях, я пошел на источник. Обратно шел через пролесок к Георгиевской церкви. Круг, кто знает Жировичи, немаленький. И вижу — навстречу идет матушка. А она как раз шла, помолившись, с могилки отца Иеронима…

Вышло, что мы пытались уйти друг от друга как можно дальше, но в итоге всё равно встретились.

Фото о. Сергия Семашко

Семейная жизнь и дети

Мы женаты 22 года. Бывало всякое (смеется). Как сохранить отношения? Боюсь показаться банальным, но я на самом деле вырос в семье, где всё ремонтировали. Помните притчу про секрет долгих отношений? В ней бабушка отвечала внучке: «Мы выросли в то время, когда вещи не выбрасывали, а чинили». В нашей жизни это подтвердилось. Как бы ни было тяжело, надо до последнего ремонтировать отношения, ремонтировать свою душу.

Когда меня накрывало, я делился своими мыслями с матушкой. Только недавно понял, как ей тяжело, наверное, было это слушать. Но всё равно очень хорошо, когда супруги имеют уровень отношений, граничащий с исповедованием помыслов друг другу. Ты не найдешь духовника лучше, чем муж или жена. Конечно, это не должно быть выносом мозга и подменять саму исповедь как Таинство.

Фото о. Сергия Семашко

Но одно дело рассказать помыслы, а другое — принять и помочь побороть. Не надо искать комфорта. Если хочешь принять болезни и недостатки другого, приготовься, что будет очень неудобно, будет очень плохо. Это тот труд и борьба, о которой говорит апостол Павел, что она не против плоти и крови, а против духов злобы поднебесной.

Мы чувствовали эффект от совместных слез, молитвы, откровений,  сказанных  друг другу. В семейной жизни это одна из фундаментальных вещей. Люди не могут долго жить в иллюзии, живут в реальности. А в реальности бывает больно и необходимо эту боль вместе нести. Но и радости много. Глядя на двадцать два прожитых  в браке года,  могу с уверенностью сказать, что радости было гораздо больше, чем испытаний.

Сын Александр, 8 лет, 2021 год

У нас четверо детей: Ильюшка, Анастасия, Домника и Александр. Дети любят музыку, живут своими интересами, увлекаются китайской и корейской культурой, у них своя, очень насыщенная жизнь.  Да,  они видят опыт домашней молитвы, молитвы до и после еды, знают, что такое пост и прекрасно понимают, почему не надо кушать колбасу в среду и пятницу. Но мы им ничего не навязываем, поверьте. Пусть в них останется сокровенный дух молитвы, дух искания правды Божией. Они очень доверчивые, обидчивые, искренние, их легко обмануть. Подобные свойства характера я не считаю недостатком, хотя мы с супругой понимаем, что им будет сложно жить в современном мире. Искренне желаем с матушкой, чтобы все они с христианским миропониманием нашли себя на светской работе. Не хочу притягивать их в церковную жизнь за уши. У меня, да и у всех наших родственников, был свой путь. Никого никуда не тащили, разве что маленьких детей приносили к Причастию.

Когда священники толкают своих детей на карьерный рост в Церкви, у меня всегда возникает противление этому. Жизнь в Церкви ни в коем случае не должна становиться социальным лифтом! Это мое личное понимание служения Богу. Я не шел в храм делать карьеру, я туда полз… полз, чтобы встать. Но получилось так, что мимо шел священник и сказал: «Вставай, пойдем дальше вместе». А карьеры никакой не было!

Выпускной у старшей дочери. 2018 год. Фото Аллы Бибиковой

Служение

Я получал много указов о переводах, о дополнительных нагрузках в послушании. Все их подсчитывать не стану. Основными местами служения были: городской поселок Большая Берестовица,  местечко Рожанка и село Ятвеск,  строящийся Богоявленский, а потом и Михайловский храмы Щучина.

В Берестовицком благочинии приходилось нести послушание миссионера. Я вел активную работу, занимался с военнослужащими. Но, как теперь видится спустя годы, самым ценным для жизни и служения была встреча с протоиереем Виталием Яромичем и его удивительной семьей. Отец Виталий — редкий образец пастыря-труженика, неутомимого служителя алтаря. Такие люди, к сожалению, с каждым годом становятся всё большей редкостью. У него было чему поучиться, служа и диаконом, и  вторым священником. Три года в Берестовице пролетели, как один солнечный день.

Когда в местечке Рожанка собрание людей приняло решение о строительстве храма на месте бывшей синагоги, меня назначили на этот приход. В 10-дневный срок из Большой Берестовицы мы переехали в никуда. Первое, что я встретил в храме, — решетка на двери, загаженное гусями и людьми крыльцо и по соседству с храмом дом, где продают спирт и гонят самогонку. Даже забора не было. Места, где жить, кстати, также не было. «Замечательное начало», — подумал я.

Храм в Рожанке в 2001-2002 годы

Но и здесь Господь не оставил. Именно во время служения в Рожанке на жизненном пути нашей семьи повстречалось огромное количество удивительных людей. С большим теплом в душе вспоминаю сегодня семью Михаила Константиновича Карповича, директора завода. Именно в нем, человеке абсолютно далеком от любых внешних проявлений  духовной жизни, как это ни странно, Всевышний показал единомышленника и труженика на строительстве храма. Жителей поселка, людей самых разных профессий, объединило искреннее желание созидать святыню на родной земле. И Господь не посрамил: 30 сентября 2004 года, в день памяти святых мучениц Веры, Надежды, Любови и матери их Софии, состоялось освящение храма в честь Рождества Христова в местечке Рожанка. Да, к моменту освящения еще не удалось переселить людей с территории храма и убрать все «злачные места». Но владыка Артемий в тот день произнес мудрые слова:

— Не переживай, батюшка! Если будет в храме молитва, то непременно  Господь так устроит, что всё сделается.

Он не ошибся.

Храм в Рожанке, лето 2008 года

Пять лет жизни в Рожанке прошли на одном дыхании. Пришлось и леса ставить, и бригады рабочих сопровождать, и жить в доме с летучими мышами. Мы считали, что надо проявить послушание на практике, а не в словах.

Когда меня перевели на стройку в Щучин, я не успокоился. У меня как у священника есть один недостаток: слишком много на себя беру. Жаль, что не сразу это осознал, гордость мешала (улыбается). Когда меня определили в строящийся храм, то пришлось одновременно «тянуть» и огромный блок военно-патриотического воспитания  в виде клуба «Дружина», и воскресную школу с летними многодневными туристическими лагерями на озерах, и строительство храма никто не отменял. Беда в том, что мне нравилось работать на разрыв. Вместо того, чтобы бить в колокола и распределять обязанности, я был рад стараться. В один прекрасный миг здоровье напомнило о себе…

Милостью Божией меня перевели в Михайловский храм г. Щучина. Постепенно осознал, что это к лучшему. Стал чаще видеть жену, детей,  стал спокойно служить и поправляться, ведь до этого, на стройке, ужасно похудел. И сейчас понимаю: священнику важно не жить иллюзией, что ты всё можешь и всё успеешь, нужно осознавать свои немощи и трезво оценивать ситуацию. Не замалчивать, а вовремя доводить до сведения благочинного, секретаря епархии и правящего архиерея свои проблемы, не пытаться решать их самому.

Впервые за все годы жизни меня посетило такое состояние, в котором вовсе не хочется искать приключений (улыбается). Раньше я всё время думал: куда идти дальше? Потому что видел исчерпание потенциала. Сейчас, наоборот, осознаю: сколько всего еще не сделано именно там, где ты находишься в эту минуту! Вряд ли до конца своей жизни я успею справиться с тем, что хочется сделать. 

Увлечения

Я рос в комнате, где висели шнурки с фотопленками и стоял увеличитель «Ленинград», рядом находились ванночки для работы с проявителем и раствором фиксажа. Братья активно увлекались фотографией, радиоэлектроникой, техникой, и я с детства рос среди всего этого.

Я очень люблю фотографировать на пленку, она передает тепло. Раньше  снимал больше, но и сейчас иногда прошибает. Теперь хорошо  понимаю, почему творческих людей иногда называют странными. И правда: бывает, выгуливаешь собаку, зима, снег, фонари горят, а тебя переклинивает! Возвращаешься, хватаешь камеру, настраиваешь глубину резкости, свет, ракурс и начинаешь рисовать светом… Не зря же с греческого слово «фотография» переводится именно как «светопись».

Сын Илья. Фото о. Сергия Семашко

Сейчас таких моментов уже меньше, но музыка и фото идут со мной всю жизнь. А в последние годы я посвящаю всё свободное время столярке. Столярничал мой дед Иван, профессиональным столяром был родной дядя Георгий Иванович, поэтому было только вопросом времени, когда и я на это подсяду (улыбается).

В жизни были причины, которые нас с матушкой научили путешествовать, посещая  святые места и не только.  Мы много поездили.  Любимые направления — Валаам, Киев, Крым, Дивеево и Санкт-Петербург. Я очень люблю ходить по обводным каналам Петербурга, люблю бывать на Васильевском острове, там, где есть еще старый Питер. Эрмитаж, Дворцовая набережная — это не совсем Петербург, это его витрина. Сам город немного другой. Это большие лестничные проемы, мраморные перила, кованые решетки, люди, которых встречаешь в старых квартирах. Вот это Питер. Я полюбил ездить туда еще со времени написания дипломной работы в Санкт-Петербургской духовной академии и семинарии. Потом стал придумывать любые причины. В основном, конечно, прикрывался паломничествами (улыбается).

Валаам. Фото о. Сергия Семашко

***

Отец Сергий мудро замечает, что не жалеет ни о чём в своей жизни: если бы Господь сказал провести эти годы так же, он бы с радостью согласился. «Ну, за исключением пары дуростей», — добавляет он.

Он воспринимает жизнь целостно, ничего не вычеркивая и не забывая. И благодарен за возможность быть в Церкви несмотря ни на что. «Очень важно, находясь в ней, отвечать себе на вопрос: «Что для тебя Церковь?» и не терять связь с тем событием, благодаря которому тебя Господь сюда привел». То есть беречь в себе того мальчика, который способен удивляться и благодарить.

Светлана ПАВЛЮКЕВИЧ