Как морской офицер и спасатель итальянцев стал священномучеником

Сегодня Церковь чтит память священномученика Иоанна Стеблин-Каменского, который вошел в историю как храбрый офицер, пламенный проповедник и один из бесчисленных мучеников 20-го века. Мы можем считать этого выдающегося человека святым и нашей Беларуси – ведь детство он провел на Гродненщине.

«Русским морякам, героям милосердия и самопожертвования»

Священномученик Иоанн родился 26 октября 1887 года в Санкт-Петербурге в священнической семье Стеблинских, известных еще с начала 18-го века и получивших дворянство. Дед Ивана, Георгий Павлович Стеблин-Каменский, в последние годы своей жизни был виленским губернатором в чине тайного советника. В это время он приобрел имение Биюцишки в Виленском уезде (сейчас - деревня Биютишки в Ошмянском районе Гродненской области в Беларуси), где и прошло детство Ивана. Здесь, на Гродненщине, была похоронена его мать, умершая 17 августа 1902 года, – Ольга Александровна, дочь защитника Севастополя Александра Павловича Жандра.

Ольга Александровна оказала огромное религиозное и нравственное влияние на детей. Сестры Ивана, Ольга и Елизавета, были, по воспоминаниям знавших их, людьми праведной жизни. Они не вышли замуж, до 1918 г. работали медицинскими сестрами в Никольском военном госпитале, а затем – в Доме охраны матери и младенцев, и всегда воспринимались окружающими как люди ушедшей Руси.

Сразу после смерти матери Ивана перевели из четвертого класса гимназии в младший общий класс Морского кадетского корпуса, который он окончил в 1908 году, получив премию имени адмирала Нахимова. В 1908 году Иван Стеблин-Каменский получил назначение на крейсер «Богатырь» и в 1908–1909 годах находился в заграничном плавании. Когда корабли русского флота в декабре 1908 года находились примерно в 60 милях от Мессинского пролива, между Сицилией и Калабрией, там произошло землетрясение, одно из самых больших в новейшей истории - апмлитудой 7,5 баллов. Русские корабли сразу направились на помощь людям и работали, спасая итальянцев, без передышки. Многие из них, спасая людей из-под завалов обрушившихся зданий, сами получили ранения и даже погибли.

Памятник Русским морякам, героям милосердия и самопожертвования, г.Мессина, Сицилия

Впоследствии в Мессине поставили памятник с надписью: «Русским морякам, героям милосердия и самопожертвования». Император Николай II по возвращении отряда на родину сказал его начальнику контр-адмиралу В.И. Литвинову: «Вы со своими моряками в несколько дней сделали больше, чем мои дипломаты за все мое царствование». В 1911 году русские моряки, в том числе и Иван Стеблин-Каменский, были награждены правительством Италии серебряными медалями.

В 1909–1917 годах Иван Георгиевич служил на крейсере «Адмирал Макаров», был награжден орденами Святого Станислава 3-й степени с мечами и бантом и Святой Анны 3-й степени с мечами и бантом.

Петроград

Летом 1917 года Иван Георгиевич уволился из флота по состоянию здоровья и через год поступил работать в научную экспедицию, обследовавшую невские отмели. В 1919–1921 годах он был мобилизован и служил помощником директора маяков Балтийского флота. В это же время он начал работать псаломщиком в Свято-Троицком храме, что на Стремянной улице в Петрограде, начиная путь служения Богу.

Это было отрадное время служения митрополита Петроградского Вениамина, время религиозного подъема. Во многих приходах создавались братства, по инициативе митрополита устраивалось много крестных ходов не только взрослых, но и детей, ожила церковная проповедь, стали создаваться церковные кружки по углубленному изучению христианского вероучения.

В бескомпромиссности жизни во Христе, твердом следовании за Ним было для Ивана Георгиевича что-то сродное предшествующей жизни офицера. Послушный флотскому уставу, и в Церкви он был чужд хитрости и двусмысленности в понимании христианского пути.

Решив стать священником и всецело вручив себя воле Господней, он поехал на могилу матери в принадлежавшее им когда-то имение и попросил ее благословения.

В марте 1920 года Иван Георгиевич был рукоположен во диакона. В 1921 году он был впервые арестован ЧК, но после непродолжительного заключения освобожден. Летом 1923 года он был рукоположен во священника ко храму Святой Троицы на Стремянной улице и вскоре назначен настоятелем этого храма и возведен в сан протоиерея. Церковное служение целиком захватило его, и он отдавал ему все свои силы и время. В конце 1923 года Троицкая церковь при активном содействии властей была захвачена обновленцами, и отец Иоанн вместе с прихожанами нашел приют в греческой церкви в Петрограде.

Троицкая церковь на Стемянной улице в Санкт-Петербурге. Фото Ю.Стальбаум. 1950-е годы

В 1924 году началось массовое возвращение в патриаршую Церковь храмов, ранее захваченных обновленцами. Активизировалась жизнь приходов и стали организовываться братства. Чтобы положить этому конец, ОГПУ стало активнее вмешиваться в церковную жизнь, в основном применяя при этом насилие, – в Петрограде тогда почти одновременно было арестовано около сорока человек духовенства и мирян и среди них 2 февраля 1924 года был арестован и отец Иоанн. Его обвинили в том, что он объединил вокруг себя православных, которые собирались уже не только в храме, но и на квартирах, где читались акафисты, Священное Писание и священник пояснял его содержание. Вызванный на допрос, отец Иоанн подтвердил, что действительно служил на квартирах некоторых своих прихожан молебны, после которых все пили чай и вели беседы на религиозные темы. Для властей этого было достаточно, чтобы отправить отца Иоанна в концлагерь, и 26 сентября 1924 года Особое совещание при Коллегии ОГПУ приговорило его к трем годам заключения в Соловецком концлагере.

Письма из Соловков

В Соловецком концлагере отец Иоанн всегда ходил в подряснике, рясе и старался возможно чаще посещать церковные службы, пока это разрешалось администрацией; молитва за богослужением была большим для него утешением в суровых условиях заключения. Отец Иоанн писал из Соловецкого лагеря отцу, сестрам и духовным детям:

«Пусть еще крепнут морозы, пусть зимние вьюги закрывают от наших глаз солнце – мы ведь знаем, что природа вершит свое дело и за февральскими морозами непременно выплывает весеннее солнышко. Пусть и в истории человечества еще царит нравственная стужа, пусть народы мятутся еще в безумном эгоистическом стремлении к материальному личному благополучию – дело Божественного строительства совершается; Солнце Правды неуклонно согревает все то, что призвано к жизни; мир от земли неотъемлем, не тот мир, который не может устоять при первой брошенной кости, первом столкновении материальных интересов, а тот мир, которым наполняется душа голодного человека, когда он поделится своим последним куском с чужим ему нищим».

«Здесь за весь свой срок я почти ничего не читал, но в условиях заключения так выделяются, так бросаются в глаза те стороны жизни, которые обычно даже не замечаются, что само собой накопляется огромное множество психологических наблюдений как над собой, так и над окружающими. И все эти наблюдения так ярко обрисовывают наши немощи и нашу потребность в помощи Божией...»

«Если люди (в том числе и мы) мало испытывают радости в жизни, то потому, что они в некоем духовном ослеплении не только не водятся законом любви, но, напротив того, стараются других заставить себе служить, и служить не по любви, а в силу необходимости, из материальных расчетов. Мне хочется подчеркнуть, что Сказавший: „В мире скорбни будете“ вместе с тем и обещал ученикам, что „радость их исполнится“, то есть будет полною, совершенною, и что радости их у них никто не отнимет [Ин. 16, 33, 24, 22]. Итак, скорби жизни сей не должны угашать в нас радости – это только та необходимая узкость, через которую нам надлежит с радостною верою в правильность этого пути выйти в безграничный простор еще не изведанной радости, источаемой Светом Истины и Любви».

«Не прав тот, кто вычеркивает из своей жизни отдельные ее периоды: болезнь, усиленную работу, заключение... Ты вычеркиваешь, а жизнь идет непрерывно и неизменно запечатлевает в душе твоей непрерывную кривую твоего делания, твоего духовного напряжения. Ты вычеркиваешь потому, что хочешь оправдать свою леность; ты вычеркиваешь и не отдаешь себе отчета в том, что каждый отдельный период твоей жизни открывает тебе особые возможности духовного возрастания и что ожидание желаемых тобой условий не должно способствовать пренебрежению возможностями уже не имеющего повториться переживаемого момента...»

«Радостно мне думать о конце срока, как радостно юноше думать об окончании школы. Но к радости примешивается чувство опасения за выпускной экзамен и свою подготовленность к предстоящей за ним деятельности. Всецело мысленно отдаваясь воле Божией, не смею желать, чтобы скорее протекло время, которое я и так не успеваю должным образом использовать, и надеюсь на милость Господню и Его всесильную благодать, все недостающее восполняющую».

«Не насилуйте друг друга непременным частым общением, но каждый порознь старайтесь возгревать в себе любовь друг к другу и по мере возможности не отделять себя от других в молитве. Чего себе желаете, того просите и близким».

«Не надо избегать жизни и работы с теми, с кем нас Господь так или иначе соединил, надо лишь избегать участия в их грехах и не поддаваться их примеру в таких поступках, которые осуждает наша совесть; тогда не затемнится в нас свет Христов, но, озарив наших близких, он исполнит наше сердце радостью от сознания хотя бы в малой мере исполненного служения».

«Я нахожу единственно правильным действовать на массы умиротворяющее»

К концу срока заключения, наблюдая за тем, как неохотно власти освобождали тех, у кого закончился срок заключения, отец Иоанн понял, что ему не будет разрешен въезд в Петроград. И действительно, ему была назначена административная ссылка, и 4 октября 1927 года он был отправлен в Воронеж. Первые несколько месяцев здесь он тяжело болел – сказались суровые условия концлагеря. В Воронеже он служил в Алексеевской церкви бывшего Девичьего монастыря и вскоре был назначен настоятелем этой церкви и помощником благочинного города Воронежа. Приступив к служению, он обратил внимание прихожан на необходимость более энергичного оказания помощи узникам и, в частности, находившемуся в Соловецком концлагере архиепископу Воронежскому Петру (Звереву). Благодаря усилиям отца Иоанна и при его активной поддержке воронежцы стали постоянно собирать и пересылать средства в Соловецкий концлагерь. Позже одна из свидетельниц, показывая об отце Иоанне на следствии, сказала, что священник «среди верующих пользовался громадным авторитетом, поэтому у него всегда на квартире и вообще, где он бывал, собиралось много верующих...»

В 1928 году ОГПУ приступило к проведению очередных мероприятий, в результате которых должны были быть закрыты все монастыри и многие приходские храмы. Повсюду по инициативе властей устраивались собрания рабочих, требующих закрытия церквей, усилилась в печати пропаганда против Церкви. 2 сентября 1928 года в рабочем поселке, разместившемся в стенах Девичьего монастыря, состоялось собрание жителей поселка, среди присутствовавших было 100 человек со стороны – власти не были уверены, что местные проголосуют за закрытие храма.

Подставные люди говорили о том, что последователи арестованного архиепископа Петра (Зверева) продолжают свою деятельность: «...Зверевщина опять подняла голову, гнездо ее полностью не было уничтожено, нужно их уничтожить через ГПУ», называли монастырь антисоветским элементом и контрреволюционным гнездом.

1 мая 1929 года в пять часов утра рабочие, посланные местными властями, пришли снимать крест с купола монастырского храма, и в этот самый час скончалась игумения монастыря. Это совпадение – поругание храма и смерть игумении – настолько поразило верующих, что об этом с тревогой стали говорить в городе, усматривая в этом совпадении не простую случайность, а особое знамение. Впоследствии власти обвинили отца Иоанна в том, будто он утверждал, что смерть игумении явилась следствием гонений на Церковь. 4 мая состоялись похороны игумении. Отец Иоанн сам отпевал игумению в ее квартире в монастыре, откуда в сопровождении многих молящихся со служением по пути литий все пошли на Терновое кладбище. После погребения отец Иоанн всех благословил, посоветовав монахиням и прихожанам монастырской церкви держаться вместе. 19 мая 1929 года отец Иоанн был арестован и 21 мая допрошен. На вопросы следователя священник отвечал с большим достоинством, стараясь ни в чем не уронить сан, и добился разрешения собственноручно записать свой ответ.

«Я по отношению к советской власти лоялен, – писал отец Иоанн, – но не сочувствую мероприятиям, направленным против религии. Считаю неправильным обучение детей в школах в противорелигиозном направлении и тому подобное. Поскольку я другого оружия не знаю, кроме креста, то как в прошлое время, так и [в] настоящее я нахожу единственно правильным действовать на массы умиротворяюще. Осуждал всякое выступление против гражданских законов. Для меня нет сомнения, что вера в распятого Христа непобедима, что кажущееся торжество материализма есть временное явление. С просьбой о молитве мне подавалось множество записок, так как я на память никаких просьб о молитве не принимал. Среди записок имеются такие, в которых просят о молитве за заключенных и за заблудших. Под „заблудшими“ я понимал отошедших от веры или хотя на словах и верующих, но живущих беззаконно. За все время своей службы в бывшем Девичьем монастыре я неопустительно каждый праздник и каждое воскресенье, а иногда и на буднях говорил поучения чисто духовного характера или разъясняющие богослужения, отнюдь не касаясь гражданской власти . После смерти игумении ни лично, ни через кого-либо другого никаких слухов по городу не распускал. Что смерть игумении, последовавшая во время снятия креста с церкви бывшего Девичьего монастыря, вызвана этим снятием, не мог говорить, так как ее поразил, если не ошибаюсь, третий по счету удар за два дня до смерти, и с тех пор она не приходила в сознание, так что я даже не мог ее причастить перед смертью. Еще менее я виновен в том, что когда-либо побуждал называть себя или сам называл себя истинным пастырем, в исключительном смысле призванным спасать верующих от темных сил адовых большевизма, но не отрекаюсь от того, что считаю себя одним из верных пастырей Христовой Церкви, обязанных словом, житием, духом, верою и чистотою быть образцом для верных и ограждать их от тьмы неверия, и исповедую, что по вере моей не только материализм, но и сами „врата адовы“ не одолеют Церкви Христовой. С могилы игумении я ушел до ее закрытия, но действительно благословлял подходивших ко мне, причем как умел утешал, но слов „не печальтесь, мы добьемся своего лучшего“ не говорил».

Снова Соловки

4 июля 1929 года следователи составили обвинительное заключение, в котором вопреки показаниям отца Иоанна написали, что священник своей деятельностью подрывал авторитет и мощь советской власти. 16 августа Особое совещание при Коллегии ОГПУ приговорило отца Иоанна к трем годам заключения, и он снова был отправлен в Соловецкий концлагерь. Из воронежской тюрьмы незадолго до отправления в концлагерь отец Иоанн написал духовным детям:

«Помните, что терпеливым перенесением скорбей мы как бы идем навстречу Сошедшему к нам с небес и Крест нас ради Претерпевшему: откройте Ему ваши сердца, чтобы Он вошел в них, чтобы Он вечерял с вами и вы с Ним. Терпите до конца. В ваших немощных сосудах вы сумели пронести драгоценную и спасительную православную веру длинным путем и преодолеть большие препятствия; не разбейте эти сосуды напоследок, чтобы не разлилась Вода жизни, чтобы не напрасными стали все труды ваши. Помните, что, посылая скорби, Господь приближает верных Своих к Себе, к Своему Кресту. Не впускайте не только злобы, но и досады в сердца ваши; для этого прежде всего старайтесь жить в любви и мире друг с другом, взаимно прощая все обиды. Научитесь хотя под конец предавать самих себя и друг друга и всю свою жизнь Христу Богу. Сдерживайте себя в каждом слове, в каждой мысли. „Всякое дыхание да хвалит Господа“ [Пс. 150, 6]... Горите пред Господом, как чистые восковые свечи, и старайтесь, чтобы современный ветер не затушил ваш огонек, старайтесь защищать его от дуновений мирских страстей и суеты – чтением слова Божия, особенно Евангелия и посланий апостольских на русском языке. Храните себя в чистоте, не лгите, не угождайте против совести человеку».

«В Воронеже вообще меня ценили не по заслугам. Я часто себя чувствовал „золушкой“ в золотой карете. Кому как не мне известно, что я действительно знаю, что я действительно читал, как я действительно трудился, как я в действительности сам по себе заслуживаю того, что мне воздавали как служителю Вседержителя. Сам по себе я действительно золушка, но силою Божиею я действительно, как это мне самому ни удивительно, имею не только одежду, но и внутренний облик служителя Духа. Дорожа этой незаслуженной ко мне милостью свыше, я понимал всю ответственность, с нею связанную, считался с нею по мере сил и постоянно жил в известном напряжении...»

Письма Иоанна Стеблин-Каменского из Соловецкого монастыря

«Я здесь живу не совсем так, как Вы себе представляете... Моя работа протекает хорошо знакомым мне руслом, но не тем, которого ищет моя душа. Ну что ж, видимое внешнее есть образ невидимого внутреннего. Бывает и для души зима, которую мы должны уметь переживать».

«Меня страшит не крестный путь, а, наоборот, когда мне живется слишком хорошо; я все боюсь, уж не свернул ли я с тесного пути, ведущего к Жизни, и не попал ли на широкую дорогу, заманчивую лишь до времени».

23 апреля 1930 года в Соловецкий концлагерь поступило распоряжение арестовать священника Иоанна Стеблин-Каменского и этапировать в воронежскую тюрьму. 15 мая состоялся первый допрос. Незадолго перед этим был допрошен московский священник Николай Дулов, который согласился лжесвидетельствовать. Следователям оставалось лишь доказать, что священники знакомы друг с другом, о чем они и стали спрашивать отца Иоанна.

20 мая отцу Иоанну было предъявлено обвинение в том, что он «распространял церковно-монархические листовки и брошюры и вел агитацию против всех мероприятий советской власти в области коллективизации, индустриализации , имея конечной целью подготовить верующую массу к выступлению против советской власти, свержению ее и восстановление монархии. В результате во многих районах Центральной Черноземной области были массовые выступления населения против советской власти и ее мероприятий». Ознакомившись с обвинительным заключением, отец Иоанн начал было писать, что с обвинением не согласен, но дописать ему не дали. Священник потребовал, чтобы ему была предоставлена возможность ответить на предъявленное ему обвинение письменно. Через два дня такое разрешение было получено. Отец Иоанн написал: «В предъявленном мне обвинении виновным себя категорически не признаю. В монархической церковной организации я не состоял. Ко мне приезжали по церковным делам крестьяне, члены общин и духовенство и из ближних сел чернички. Никаких бесед организационных, политических я не вел ни с кем».

14 июля 1930 года отцу Иоанну и шедшим с ним по одному делу было предъявлено постановление об окончании следствия. 23 июля обвинительное заключение было отправлено на рассмотрение в Коллегию ОГПУ, которая 28 июля приговорила их к расстрелу. После праздников преподобного Серафима Саровского и пророка Илии вечером 2 августа всех приговоренных к расстрелу погрузили в машину, вывезли на окраину Воронежа и объявили им приговор, а затем расстреляли в десять часов вечера 2 августа 1930 года. Отец Иоанн был погребен в общей безымянной могиле.

По материалам сайта fond.ru