В храме святителя Луки прошла очередная лекция, посвященная священнику Павлу Флоренскому

В храме свт. Луки Крымского и Симферопольского при областной клинической больнице состоялась вторая из запланированных трех лекций, посвященных выдающемуся богослову и религиозному философу, о. Павлу Флоренскому.

Предыдущая встреча с Павлом Александровичем, организованная нам кандидатом философских наук, доцентом кафедры туризма и культурного наследия ГрГУ им. Я. Купалы Натальей Сергеевной Шершеневич, была посвящена знакомству с его родителями и их воспитательной системой, описанию его отношений с тетей  и их влиянию на его подростковое становление, проявлению его образовательных интересов, построению его собственной семьи, формированию его  взгляда на мир и человека в нем.

На второй встрече  Наталья Сергеевна поставила перед собой и слушателями многотрудную задачу: рассказать и проанализировать учение П. А. Флоренского об истине, изложенное в его знаменитом труде «Столп и утверждение Истины». В одну секунду слушатели в храме превратились в любознательных студентов. Ведомые опытным и знающим специалистом, отправились в путешествие-знакомство с мыслями П.А. Флоренского. Сугубая любовь к личности П.А. Флоренского, погруженность, глубокое понимание каждого его слова и стоящей за ним мысли обеспечили  убедительность всего сказанного лектором.

Начало лекции сопровождалось введением  редко употребляемого, малознакомого термина «Теодицея» (theodicea «богооправдание» от др.-греч. θεός «бог, божество» + δίκη «право, справедливость») — совокупность религиозно-философских доктрин, призванных оправдать управление Вселенной добрым Божеством, несмотря на наличие зла в мире. Следует напомнить, что в контексте христианства,   где уже на достаточно раннем периоде остро обозначилась эта проблема (вопрос теодицеи затронут ещё в библейской Книге Иова), теодицея как концептуальный и доктринальный жанр оформляется в XVII—XVIII вв. Употребление термина «теодицея» закрепляется после появления трактата Лейбница: «Опыт теодицеи о благости Бога, свободе человека и происхождении зла» (1710), где он защищал идею справедливости Бога, несмотря на существование зла. В русской литературе опыт православной теодицеи наиболее широко представлен в труде священника Павла Флоренского «Столп и утверждение Истины». 

Предлагаем читателю краткий конспект прослушанной лекции  «Теодицея о. Павла Флоренского».

Теодицея как жизненно необходимое человеку оправдание Бога, чтобы не просто поклоняться, а поклоняться истинно, является «по преимуществу, учением, догмою и потому – созерцательным восхождением человечества до Бога». По Флоренскому, сама потребность в оправдании Бога свидетельствует о высокой степени развития разума и подготовленности его к принятию божественного в свое существо. Склоняться не из страха, не из корысти, даже не из благодарности, тем более, не в силу традиции, – а лишь из «чистого благоговения передсвятыней», основанного на понимании как результате теодицеи. Теодицея – преображение человека до понимания Бога как Истины.

Реализм у о. Павла – это способ интуиции как непосредственного, самоочевидного суждения. Знание, полученное  через эмпирический опыт, воспринимается сознанием, как нечто внешнее, оно ограничено пребыванием в сфере конечного, разум не видит в этом смысла, а рассудок способен воспринять лишь самотождественные вещи, равные лишь себе и ничему больше. Прочее – игнорируется как не-сущее, не-истина. Жизнь же – изменчива, и потому не может восприниматься рассудком. «Разум противен рассудку, как и этот последний – первому, ибо требования их противоположны. Жизнь – текучая, несамотождественная, – жизнь <...> может быть прозрачна для разума <...>; но именно поэтому самому она была невместима в рассудок, противна рассудку, разрывала бы его ограниченность. А рассудок, враждебный жизни, – поэтому самому в свою очередь, искал бы умертвить ее, прежде, нежели согласиться принять ее в себя», – писал о. Павел. Рассудком нельзя постичь истину.

Следуя Библии, Флоренский признавал недостаточность рассудочного познания и необходимость познания духовного: «Бог “утаил” все то, что единственно может быть названо достойным познания, “от премудрых и разумных” и “открыл это младенцам” (Мф, 11,25) <...> Истинная человеческая мудрость, истинная человеческая разумность не достаточна по тому самому, что она – человеческая. И, в то же время, умственное “младенчество”, отсутствие умственного богатства, мешающего войти в Царствие Небесное, может оказаться условием стяжания духовного ведения».

Человечество, находящееся во власти довлеющих над ним роковых потребностей рационального обоснования сущего, уподоблено Понтию Пилату, который спросил у Христа: «Что есть истина?». «Живой ответ стоял перед ним, – писал отец Павел, – но Пилат не видел в Истине ея истинности, <...> не умел признать Истину за истину, не мог убедиться в подлинности ея. Знания, в котором нуждался Пилат, знания, которого, прежде всего не хватает у человечества, это есть знание условий достоверности».

Без истины жизнь человека и сама его суть – это бессвязные фрагменты, чей смысл не ведом, пока некая единящая сила не соберет их. Путь к Истине и в то же время она сама есть Любовь, важнейшая христианская категория. Любовь – вот по Флоренскому единственно верный способ познания, познания себя в другом, другого в себе, всего человечества и Бога в конкретно явленной Любви и истине.

Перефразируя слова Э. Фромма: «Любят то, над чем трудятся, и трудятся над тем, что любят», можно сказать: «Мы знаем то, над чем трудимся, и трудимся над тем, что знаем». Знание и приложенное усилие в равной мере вызывают чувство сопричастности и заинтересованность. С тем же основанием можно заключить: «Мы знаем то, к чему испытываем любовь, и любим то, что знаем». Знание выступает необходимым компонентом любви и ее условием. Потребность в знании обусловлена озабоченностью и заинтересованностью – непременными спутниками любви. Взаимосвязь действует и в обратном порядке. Нельзя любить, не зная предмета любви; тогда состояние влюбленности превращается в самоценность: любящий удовлетворяется иллюзией, восприятия «Ты» не происходит. Истинная любовь предполагает потребность в знании. Таким образом, жажда знания сопряжена с любовью к объекту познания и, в то же время, истинная любовь дарует знание. Истинно любящий не слеп, напротив, у него открывается зрение иного рода, и применительно к полученной целостной картине неприложимы критерии, имманентные земному бытию – любящий живет по трансцендентным законам. Все это справедливо в отношении любви к Богу и любви Бога. Флоренский исходит из личного опыта и евангельских строк: «Всякий любящий рожден от Бога и знает Бога. Кто не любит, тот не познал Бога, потому что Бог есть любовь» (1 Ин, 4:7–8).

Флоренский переосмысляет науку и познание как таковое. По его мнению, человеческой мысли дана вся полнота картины мироздания, дано представление по любому вопросу, – но хаотично, бессистемно, как рассыпанная мозаика. Так, выхваченное в отдельности суждение может выглядеть бездоказательным, поверхностным, а то и ошибочным на фоне окружающих фрагментов. Наука поставила задачи упорядочить, систематизировать «житейские мысли», исключив возможность случайности. И, следуя установленным ею же для себя законам, наука анализирует детали «калейдоскопа», отметая одни и оставляя другие, чтобы на основании последних строить новую, казалось бы безусловно истинную, модель бытия. Метод науки – углубление в предмет и сужение его до воспринимаемой модели. Но исключенные по причине несоответствия моменты окружающего мира тоже есть этот мир, и наука оборачивается самодовлеющей, самоценной, косной схемой, которая противостоит жизни, характеризующейся своим разнообразием, своей изменчивостью, вместо того, чтоб действовать ей во благо. Следуя своим законам, науки исповедуют сепаратизм, взаимно отторгая друг друга. Отвергая притязания науки на право считаться единственным верным путем постижения Истины, Флоренский предлагал не углубляться, а отстраниться, чтоб увидеть картину целиком; не пытаться упорядочить беспорядок, а воспринять его в данности; действовать не логикой, а ощущением, не сомнением, а верой, не научной подозрительностью, а любовью; не переводить явленный нам мир на язык нашего понимания, а воспринять его как символ во всей его символичности. Наука должна не объяснять, а описывать, будить утерянные связи человека с Космосом, чтобы во всей полноте картина мироздания не была представлена извне, а ожила изнутри.

Особое место в теории познания Флоренского отводится вере. «Как возможно из условного материала человеческого ума построить безусловную формулу истины Божественной?» – задается он вопросом. И отвечает себе, что человеческий рассудок мог бы воспринять истину лишь в том случае, если бы мог сразу охватить и уяснить все суждения одновременно с естественными возражениями на них, другими словами, увидеть сразу обе стороны медали: «Истина потому и есть истина, что не боится никаких оспариваний, а не боится их потому, что сама говорит против себя более, чем может сказать какое угодно отрицание; но это самоотрицание своё истина сочетает с утверждением. <…> Тезис и антитезис вместе образуют выражение истины. Другими словами, истина есть антиномия и не может не быть таковой».

Человеческий рассудок не в состоянии объять необъятное – вместить в себя антиномии. Он погибнет в этой бесплодной попытке, если не допустит акт веры. Вера способна возвысить рассудок до разума. Бессмысленно пытаться постичь веру разумом, получить некую «разумную веру»: не религиозная вера базируется на разуме, а сама она единственно прочным, неуязвимым основанием разуму и даже научным изысканиям, которые он влечёт за собой. Получается трёхступенчатое восхождение к религиозному пониманию: от «Верую, ибо абсурдно» Тертуллиана к «Верую, чтобы понять» Ансельма Кентерберийского и Августина Блаженного к «Понимаю, чтобы верить» о. Павла Флоренского.

Флоренский утверждает обоюдную связь ноумена с феноменом: ноумен обязательно выражен таким образом, что может быть воспринят чувственно, феномен, в свою очередь, непременно имеет смысл, содержание метафизического порядка. Явлен даже Бог – например, в «Троице» Андрея Рублева, и, соответственно, если есть «Троица» Рублева, не может не быть высшего, ноуменального содержания, явленного в этом чувственно воспринимаемом облике, т.е., делает о. Павел вывод, есть Бог.

О. Павла мало занимала тема человеческой свободы. В условиях мира после грехопадения выбор человека ограничен: «Нам надо или умирать в агонии на нашем крае бездны, или идти на авось и искать “новой земли”, на которой “живет правда”. Мы свободны выбрать, но мы должны решиться либо на то, либо на другое. Или поиски Троицы, или умирание в безумии. Выбирай, червь и ничтожество: tertium non datur». После акта выбора само понятие свободы утрачивает всякий смысл: сколь бы индивидуальным ни был дальнейший путь человека, он представляет собой либо возрастание, либо убывание.

Как личное обращение  к каждому прозвучали слова П.А. Флоренского, в которых раскрывается философская и жизненная позиция мыслителя: «Я не знаю, есть ли Истина, или ее нет. Но я всем нутром ощущаю, что не могу без нее. И я знаю, что если она есть, – то она – все для меня: и разум, и добро, и сила, и жизнь, и счастье. Может быть, нет ее; но я люблю ее, – и люблю больше, нежели все существующее. К ней я отношусь как к существующей, и ее, может быть не существующую, – люблю всей душою моей и всем помышлением моим. Для нее я отказываюсь от всего, – даже от своих вопросов и своего сомнения».

Все слушатели в храме заинтересованно ждут продолжения лекции Натальи Сергеевны.

Галина МИХАЛЬЧЕНКО